Междисциплинарный научный семинар «Музыка в культуре»: Александр Алябьев и декабристский Восток

В четверг 9 декабря в Государственном институте искусствознания на платформе онлайн-семинара «Музыка в культуре» в рамках проекта «Концептуализация музыки в авраамических традициях 2017‒2021» состоялась презентация книги Adalyat Issiyeva. Representing Russian Orient. From Ethography to Art Song («Русский Ориентализм: от этнографии к романсу»). Oxford University Press, 2020. 432 p., см.:

https://www.amazon.ca/Representing-Russias-Orient-Ethnography-Song/dp/0190051361

Автор книги —  Адалят Исиева (Phd) — музыковед, историк и теоретик музыки, выпускница алма-атинской консерватории и макгиллского университета, преподаватель Университетов Макгилла, Конкордии и Карлтона (Канада) прочитала доклад на тему «Александр Алябьев и декабристский Восток». Данная тема, занимающая один из небольших разделов книги, вызвала большой интерес и в силу культурологического подхода, и ее актуальности для современной российской музыкальной науки. 

В докладе были поставлены и рассмотрены на примере творчества Александра Алябьева (1757—1851) вопросы формирования и развития русского музыкального дискурса о Востоке в контексте стремительно растущей Российской империи девятнадцатого века. Автор показала — каким образом возникали и развивались представления о разных народах в границах России, как эксплицировалось представление Другого в литературе, в сборниках народных песен, статьях и визуализировались музыканты-«инородцы», каким образом формировалось представление русских композиторов о музыке народов, населяющих многоэтничную империю. «Не говоря уже о собственно-Русских, здесь являются Малороссияне, со сладостными их песнями и славными воспоминаниями; там воинственные сыны тихого Дона и отважные переселенцы Сечи Запорожской: все они, соединяясь верою и пламенною любовью к Отчизне, носят черты отличия в нравах и наружности. Что же, если мы окинем взором края России, обитаемые пылкими поляками и литовцами, народами финского и скандинавского происхождения, обитателями древней Колхиды, потомками переселенцев, видевших изгнание Овидия, остатками некогда грозных России татар, многоразличными племенами Сибири и островов, кочующими поколениями монгольцев, буйными жителями Кавказа, северными лапонцами и самоедами и? … Ни одна страна в свете, — писал Орест Сомов в цикле статей «О романтической поэзии», — не была столь богата разнообразными поверьями, преданиями и Мифологиями, как Россия… кроме сего, сколько в России племен, верующих в Магомета и служащих в области воображения узлом, связующим нас с востоком. Итак, поэты русские, не выходя за пределы своей Родины, могут перелетать от суровых и мрачных преданий Севера к роскошным и блестящим вымыслам Востока; от образованного ума и вкуса европейцев к грубым и непритворным нравам народов звероловных и кочующих; от физиономии людей светских к облику какого-нибудь племени полудикого, запечатленного одною общею чертою отличия» (Орест Сомов. О романтической поэзии. Опыт в трех статьях. Санктпетербург: Типография Императорского воспитательного Дома, 1823. С. 86—87).

Анализ стереотипов восприятия Другого через песни Александра Алябьева был основан на его же собственных рукописях, подписях и текстах, написанных рукою композитора, и вызвал оживленную дискуссию, касавшуюся и музыкального языка, и сравнительного анализа, и исследовательской интерпретации музыкального текста. Из перечня образцов, исследуемых в книге, среди которых мелодрама «Кавказский пленник» (1829), опера «Аммалат-Бек» (1847), Две кавказские мазурки для фп. (1833), «Французская кадриль из Азиатских песен» (1834), Башкирская Увертюра (1834), в центре внимания оказались вокальный цикл «Азиатские песни» (1835?), и романсы навеянные «восточной» тематикой, такие как «Черкесская песня» (1829, А. Пушкин), «Иртыш» (1830, И. Веттер), «Любовник розы, соловей» (1834, Дж. Байрон Байрон — И. Козлов), «Кабардинская песня» (1834, A. Бестужев -Марлинский), «Грузинская песня» (1834, Л. Якубович ), «Черкес» (1834, В. Алябьев), «Песня Кичкине» (1836, A. Бестужев-Марлинский), «Черкесская песня» (1843, M. Лермонтов).

А. Алябьев предстал не только как композитор, стоящий у истоков русской композиторской школы европейского типа, но и вдумчивый внимательный этнограф, для которого паспортизация каждой мелодии имела важное значение: данные названия, региона, жанровой принадлежности, этнической характеристики дополнял собственно текст песни, точнее, ее транслитерация на кириллице, сделанная рукою композитора. Его интерес к различным народам России, в том числе к образу башкирского героя Салавата Юлаева, участника крестьянского восстания Пугачева, чье имя было запрещено упоминать публично Екатериной II, было также вызвано пристрастием к идеалам декабристов или декабризма как идеологического течения, в которое была вовлечена передавая часть интеллигенции.

Безусловно, экспликация представлений о народах России в источниках исследуемого периода, в различных документах, не связана напрямую с формированием музыкального языка, средствами гармонизации народных песен. В частности, по факту слома ударений в романсовой литературе участниками семинара высказывалась мысль о том, что это признак, в целом характерный и для фольклора многих народов, не зависящий только от стремления композитора передать строй речи народов окраин Российской империи, возможно, что это и признак, обусловленный танцевальной природой некоторых песенных жанров. По мнению А. Исиевой, синкопа, приводящая к неправильному ударению в словах, это «особая музыкальная черта декабристского Востока», которая позволяет Другому выразить свою «другость», в отличие от институционализированного способа представления мира, в том числе через «комическое» представление образа Другого.

По завершении семинара д. иск. Е М. Левашев, поддержавший в целом исследовательский подход А. Иссиевой, в ходе обсуждения, состоявшегося по окончании семинара, высказал мысль о том, что в дискутируемом факте неверных (инверсионных) ударений скрыта языческая составляющая, в том числе и кавказских народов, не передаваемая в слове «Восток». Между понятиями «Восток» и «Кавказ» (уточним — Северный и Восточный, включающий Дагестан), по мнению Левашева, имеется существенное различие и в культуре, и в мышлении, которое выражается и в музыкальных структурах, поэтому более точным названием доклада могло быть «Александр Алябьев и декабристский Кавказ», что, однако, не влияет на общее позитивное впечатление от услышанного.

Добавлю, что обширный список литературы, представленный в конце лекции, несомненно поспособствует развитию этой области научной мысли на русском языке. Вместе с тем обнаружился недостаточный диалог российских и зарубежных специалистов. Многие труды известных зарубежных ученых до сих пор не введены в списки литературы российских специалистов. Прямо противоположная тенденция была видна при указании на работы отечественных музыковедов. Труды, ставшие почти классическими, таких авторов, как Б.В. Доброхотов, присутствовали в списке. Однако более поздние исследования, например, Е.М. Левашева, к сожалению, отсутствовали, как и ссылки на «Историю русской музыки в 10-ти томах», которые могли бы принести несомненную методологическую пользу, см.:  Левашев Е. М., Корженьянц Т. В. А. А. Алябьев // История русской музыки. Том 5. 1826–1850. М.: Музыка, 1988. С. 29—98; Левашев Е. М. Александр Александрович Алябьев // Вестник истории, литературы, искусства. Том 4. М., 2007. С. 410—427; Левашев Е. М., Виноградова А. С. Франц Шуберт и Александр Алябьев. Опыт сравнительной характеристики камерно-вокального творчества // Франц Шуберт и русская музыкальная культура. Москва: Издательство: Московская государственная консерватория им. П.И. Чайковского, 2009. С. 35—67. 

Куратор семинара «Музыка в культуре»,

рук. проекта «Концептуализация музыки в авраамических традициях 2017-2021»

д. иск. Г.Б. Шамилли